«Мексиканцы Не Потеют». Глава первая. Встреча. Часть вторая. 05.10.2007

«Мексиканцы Не Потеют». Глава первая. Встреча. Часть вторая.

Мистер Макс с буддистским спокойствием относился к подобным жизненным коллизиям.

У него в душе давно пустили корни и изрядно выросли два дерева: ветвистая секвойя здоровой паранойи и колючая акация цинизма прострации. Между ними в этом усадебно-парковом ансамбле стояла мраморная статуя. В одной руке она держала желание вечной любви, в другой — талмуд ошибок своих.

Она покоилась на огромном каменном шаре, и когда содержимое одной руки перевешивало содержимое другой, статуя наклонялась в ту или иную сторону, упираясь то в секвойю, то в акацию. Изо рта у неё росла трава, а на шее на витом кожаном шнурке висел изрезанный рунами берестяной тубус, в котором хранились планы для страшной мести.

Рядом стоял стакан, полный талой водой, на дне которого всегда можно было отыскать пару-другую истин, и лежала телефонная книга, придавленная пресс-папье в виде руки, сложенной в фигу.

Вокруг в художественном беспорядке валялись свитки прожитых лет, кое-где присыпанные перцем брошенных дней и/или солью бессонных ночей. Времена года менялись непредсказуемо и всегда в произвольном порядке. И, бывало так, что вслед за пылью нехоженых дорог с неба вдруг начинал идти дождь нежданных тревог, внезапно переходя в горячий нетающий снег шоколадных объятий, терпко пахнущий крепким и приторно-сладким виноградным вином, иногда заканчиваясь спиртовым ливнем кровати.

Под основанием шара лежала связка динамита страстей, прямо на крыше давно ушедшего в землю вагона забытых вещей, и, судя по каменной и мраморной крошке вокруг, иногда бывало жарко.

Под акацией стояла деревянная бочка пива летних стихов, на две трети заполненная тонкими иголками шуток, а под секвойей красовалась огромная фомка тупых острот, затёртая до блеска от частого использования. На ветках деревьев рядом с синими сумрачными птицами сидели охряные птицы-насмешники с разношёрстными ресницами, а в глубине, за статуей, в почти невидимом и невесомом отражении текущей одновременно в разные стороны по небу реки виднелись четыре натянутые басовые струны объявления войны — соль, ре, ля и ми.

Мистер Макс уже не помнил, откуда взялась эта статуя. Может, это и был тот самый пресловутый Миша Из Города Скрипящих Статуй? А, может, это Фарфоровый Мальчик?
Тот, который читает с листа музыку наших страстей?
Он заходит в дома и пишет на стенах всё то, что он знает о каждом.
Но я не жду гостей...

Ему столько раз приходилось собирать своё разбитое сердце, что оно превратилось в сборно-разборную конструкцию, что-то вроде четырёхмерного паззла. Осознавая, что чувства и эмоции являются одной из важнейших составляющих его жизни, и раз попала белка в колесо, то пищи, но беги, мистер Макс с ворохом прожитых разлук стал отрешённее относиться к происходящим в парке его души событиям. Встречаясь с кем-то, он сразу старался разжевать лимон будущего расставания, а прощаясь — питался высушенными фруктами прошедших солнечных дней.

Он всегда легко давал в долг. Потому что это — один из простейших и древнейших способов проверки окружающих его существ, по-большей степени именующих себя не иначе, как разумные прямоходящие. Да, иногда некоторые из них после этого поступали совсем неразумно. А некоторые забывали, что они прямоходящие. И пусть не всё то, что он давал в долг, к нему возвращалось, зато он знал, кому может доверять.
По-крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

Поэтому он не удивился и не испугался, когда сёстры-близняшки приняли его как хорошего старого знакомого.

05.10.2007